Динозавры и история жизни на Земле

Статистика




Яндекс.Метрика




Водородная бомба. Когда в СССР стало известно, что она уже изобретена?

В истории водородной бомбы самый простой из интригующих вопросов можно задать без лишних научных слов: когда в СССР стало известно, что она уже изобретена в США?

Аналогичный вопрос относительно атомной бомбы давно получил надежный ответ. Через считанные дни после первого испытания - 16 июля 1945 года - американский президент лично сообщил Сталину об успешном испытании "нового оружия необычной разрушительной силы". На это Сталин ответил, что рад это слышать и что надеется увидеть, как американцы применят его против японцев. Спустя считанные недели его надежда оправдалась в Хиросиме и Нагасаки, и весь мир узнал, что мощность атомной бомбы - 20 тысяч тонн обычной взрывчатки, или 20 тысяч самых больших бомб, примененных до того. Советская атомная бомба - при внушительной, как известно, американо-британской помощи - родилась через 4 года.

С водородной бомбой все не так. Хотя уже в первых публичных упоминаниях о новом сверхоружии говорили о мощности, в тысячу раз большей, чем атомная бомба, но цифра эта была взята, в сущности, с потолка, - как довод в пользу нового оружия. Этого, впрочем, хватило для рождения термина "супербомба" (как будто 20 тысяч - еще не супер). Гораздо важнее, что при появлении первых водородных бомб руководители США и СССР лично уже не общались, и новые бомбы предназначали друг для друга, точнее, недруг для недруга.

Полвека спустя, в результате окончания холодной войны и рассекречивания многих документов, историки узнали массу сложных вещей о первых супербомбах и несколько весьма простых. В частности, как сейчас известно, первое супериспытание в США - это 1952 год и 10 мегатонн, а в СССР - 1953-й и 0,4 мегатонны ("Слойка" АДСахарова-ВЛГинзбурга). Второе испытание в США -1954-й и 15 мегатонн, а в СССР -1955-й и полторы мегатонны ("Третья идея" по терминологии Сахарова).

25-кратный разрыв по мощности в первых испытаниях заставляет спросить, а была ли первая советская бомба супербомбой? И другой естественный вопрос, как чувствовали себя советские физики, так сильно отставая по мощности "изделий"?

На первый - инженерно-физический - вопрос можно ответить вполне определенно. Если тип бомбы определять по ключевой физике, то во всех этих бомбах физика - термоядерная (слияние легких ядер). Если же говорить об инженерно-физической конструкции, то первая советская бомба существенно отличается от второй, а вторая аналогична американской, испытанной в двух технических версиях.

Ответ же на другой, научно-психологический, вопрос выглядит не столь определенным и даже странным: нет никаких данных, что советские спецфизики вообще осознавали свое отставание. Это кажется неправдоподобным. Как можно не заметить 10-мегатонный открытый взрыв?! И тем не менее в серьезном госархиве обнаружен серьезный документ-письмо высшего госруководителя ядерного проекта Берии научным руководителям вскоре после первого американского испытания 1952 года, из которого ясно, что в том испытании Берия видел аналог первой советской конструкции, которая готовилась к испытанию.

Еще более неправдоподобным кажется, что можно было "не заметить" второе американское испытание - 1 марта 1954 года, в котором мощность дошла до 15 мегатонн, что в сорок раз превышало тогдашний советский потенциал. Ведь это испытание заметили в газетах всего мира. Несчастным "детектором" стало японское рыболовное судно, попавшее в зону радиации. Уже из самого расстояния, на которое дотянулись радиоактивные осадки, можно было сделать вывод, что мощность американского взрыва намного больше того, что могла дать советская "Слойка", фактически - в сорок раз. И тогда сам этот факт мог подтолкнуть переход - точнее, перепрыг - от первой советской конструкции ко второй, от просто термоядерного изделия к водородной супербомбе.

Так я и написал в своей книге о Сахарове. И был неправ. Да, "можно было сделать" и "мог подтолкнуть", но не сделали и не подтолкнул. Помог мне это понять Г. А. Гончаров, ветеран ядерно-оружейной физики. С помощью своих профессиональных знаний и служебного положения он сделал важное историческое открытие - в разведматериале Клауса Фукса 1948 года обнаружил зерно идеи, на которой основана супербомба. Он высказал предположение, что это разведзерно обнаружили весной 1954 года отцы советской водородной бомбы - Сахаров и Зельдович - и вырастили из этого зерна советскую супербомбу, испытанную в 1955 году. А причиной для того, чтобы эти выдающиеся физики обратились к разведматериалу шестилетней давности, Гончаров предположил ставший якобы известным им тогда факт о мощности американского испытания.

Обдумывая это двойное предположение Гончарова, я понял, что моя собственная одинарная гипотеза, как и его предположение, безосновательны. О советской оценке мощности американского взрыва не известно ни из архивных документов того времени, ни из личных воспоминаний советских термоядерных ветеранов. Не осталось таких свидетельств и в памяти самого Гончарова (хотя он участвовал в тогдашних событиях), как и в памяти других пяти очевидцев-ветеранов, которых я подробно интервьюировал. О супермощности американского испытания нет ни слова и в са-харовских "Воспоминаниях".

И наконец, не осознавал этот разрыв первый заместитель Главного конструктора (Ю. Б. Харитона) - трижды Герой Соцтруда К. И. Щелкин. По свидетельству его сына, Щелкин считал, что "в создание [первой советской] водородной бомбы было вложено столько оригинальных <...> идей, что они не могли одновременно прийти в головы ученых США. Однако после взрыва нашей бомбы [в августе 1953 года] США столь быстро [полгода спустя] взорвали аналогичную [испытание 1 марта 1954]), что даже если учесть, что они по анализу проб воздуха после нашего взрыва смогли разгадать секреты конструкции, невозможно было в эти сроки разработать и изготовить образец для испытаний. <...> Отец был абсолютно уверен, что конструкция нашей водородной бомбы ими [американцами] украдена. Эта уверенность, по его словам, опиралась прежде всего на гениальность Сахарова".

Отсюда ясно, что даже руководители советского ядерного проекта не имели представления о разрыве в мощностях первой советской термоядерной бомбы и американской.

Не успел я осознать очередную хитрость термоядерной истории, как ко мне обратился один американский термоядерный ветеран, тоже активно интересующийся историей. Он с гордостью поделился добытой им исторической сенсацией. Добыл он ее от двух ветеранов Курчатовского института, которые якобы слышали ее от И.К.Кикоина. Звучала эта сенсационная история примерно так:
"В 1952 году советские физики-бомбоделы знали, что в США ведутся работы по водородной бомбе и готовится испытание в Тихом океане. В ожидании этого испытания И.К Кикоин сделал особый акустический датчик, чтобы зафиксировать испытательный взрыв, и установил этот датчик в режиме ожидания в своей лаборатории в Курчатовском институте. Вечером 31 октября датчик зафиксировал сильный сигнал, а утром 1 ноября получил второй -более слабый - сигнал, пришедший с другой стороны земного шара. По запаздыванию и величине сигнала Кикоин оценил мощность взрыва и сообщил об этом событии прямо министру Славскому, который довел информацию до Сталина. Так Сталин еще в ноябре 1952 года узнал, что американцы далеко опередили советских ядерных оружейников и что, стало быть, Берия не так уж хорошо руководит порученным ему делом. Озабоченный неминуемыми оргвыводами, Берия обеспечил советскому вождю безвременную смерть".

Услышав эту историю и признав ее кинематографический потенциал, я сразу же обнаружил первую неувязочку: в 1952 году Славский не был еще министром. Наведя справки, обнаржил, что и ветераны-источники пришли в Курчатовский институт существенно позже 1952 года. Но главная неувязка была гуманитарного, так сказать, характера.

Дело в том, что в начале 1980-х годов мне довелось обстоятельно побеседовать с Исааком Константиновичем Кикоиным. Говорили мы о событиях далеких 30-х годов, о Ленинградском физтехе и о человеке, который навсегда остался в 30-х годах, а меня интересовал больше всех (в чем читатели этого журнала могли убедиться не раз). Это - Матвей Петрович Бронштейн (1906-1938), тогдашний коллега Кикоина. Начал я с простого вопроса: почему серия "Библиотечка Квант", главным редактором которой был академик Кикоин, в качестве первого выпуска переиздала книгу Бронштейна аж 1935 года "Атомы и электроны".

Исаак Константинович сказал, что это был совершенно сознательный выбор - он хотел, чтобы первый выпуск стал образцом в нескольких смыслах: книжка написана активно работающим физиком-профессионалом, написана увлекательно, "детективно", автор не боялся высказывать мнение о совсем недавних событиях, о нерешенных проблемах. А затем, к моей радости и, похоже, к его собственному удовольствию, он стал делиться воспоминаниями о замечательном человеке и о событиях - веселых, диковинных и интересных -в тогдашней жизни физики и физиков. Беседа наша длилась довольно долго, и в результате, помимо нового понимания физики 30-х годов, у меня осталось вполне определенное впечатление о личности рассказчика - мудрой, сильной и благородной.

С таким Кикоиным, как и с моим пониманием его отношений с Курчатовым, никак не вязалось поведение "Кикоина" из сенсационной истории.

Однако, съевши не один пуд соли при распутывании истории советской науки, особенно устной истории, я не хотел просто забраковать сенсацию. Фольклор живет по своим хитрым законам, но, как правило, не бывает дыма без огня. Огонь бывает от случайной сигареты и может возгореться через несколько лет после дыма, но в данном случае я не мог предположить, что Кикоин вообще никогда не имел отношения ни к каким акустическим датчикам. Так что надо было попытаться узнать, к каким, когда и зачем. В такого рода наводках - основная ценность устных свидетельств, свидетельств ненадежных, путаных, но иногда уникально важных.

Конкретно поставленный вопрос помог мне найти свидетеля сильно задымленных событий ядерной истории - Евгения Александровича Лобикова, и его рассказ о давних событиях не только помог отвергнуть правдоподобные гипотезы, но восстанавливает неправдоподобные факты драматической истории термоядерного века.